Оно
висело в гардеробе, мамино красное платье, Пока
она умирала, Оно,
как вспышка, в ряду Старой,
темной одежды, Которую
она носила всю свою жизнь. Меня
позвали домой, И
когда я ее увидела, то поняла, Что
жить ей осталось недолго. Когда
я увидела это платье, я сказала: —
Мама... какое красивое! Никогда
тебя в нем не видела, —
Я никогда его не носила, — медленно ответила она. Сядь,
Милли... я бы хотела, прежде чем уйду, Преподать
тебе урок-другой, если смогу. Я
села у ее постели, А
она вздохнула так глубоко, Что
я подумала, она не выдержит. —
Теперь, когда меня скоро не станет, Мне
кое-что становится понятным. О,
я хорошо тебя воспитывала... но неправильно. —
Что ты хочешь сказать, мама? —
Я всегда думала, Что
хорошая женщина никогда не думает о себе, Что
она нужна, чтобы обслуживать других. Сделать
то, сделать это, Всегда
выполнять желания других, А
свои оставлять напоследок. Может,
когда-нибудь, ты до них и доберешься. Но,
разумеется, этого никогда не случается. Моя
жизнь была именно такой — Я
обслуживала твоего отца, сыновей, твоих сестер, тебя. —
Ты делала все, что может сделать мать. —
О, Милли, Милли, в этом не было ничего хорошего... Ни
для тебя... ни для него. Неужели ты не понимаешь? Я
сделала для тебя самое худшее, что можно, было сделать. Я
ничего не просила для себя! Твой
отец в соседней комнате, Расстроенный,
глядит в пустоту... Когда
доктор сказал ему, Он
очень плохо воспринял эту новость... Подошел
к моей кровати и чуть не вытряс из меня душу. —
Ты не можешь умереть, Ты
слышишь? Что будет со мной? «Что
будет со мной?» Да,
тяжело ему будет, когда я уйду, Он
и сковородки-то найти не сможет, ты же знаешь. А
вы, дети... Вы
все сидели у меня на шее. Семь
дней в неделю Я
первой поднималась и последней ложилась. Я
всегда брала себе подгорелый тост И
самый маленький кусок пирога. Я
смотрю, как некоторые из твоих братьев Обращаются
со своими женами, И
мне делается плохо, потому что это я Научила
их этому. И они усвоили урок. Они
усвоили, что женщина существует Только
для того, чтобы давать. Естественно,
ведь каждый сэкономленный мной пенни Шел
на вашу одежду или ваши книжки, Даже
когда в этом не было нужды. Не
припомню ни одного раза, чтобы я сходила В
центр города, чтобы купить что-нибудь красивое... Себе.
Кроме
прошлого года, когда я купила это красное платье. У
меня нашлись двадцать долларов, Которые
никто не потребовал. Я
шла заплатить судомойке. Но
почему-то... пришла домой с большой коробкой. Твой
отец здорово тогда на меня накинулся. «Куда
ты собираешься ходить в таком платье... В
оперу или еще куда?» И
думаю, он был прав. Я
никуда не надевала это платье, Только
в магазин. О,
Милли... я всегда думала, что если ты Ничего
не берешь для себя в этом мире, Ты
все получишь в следующем. Я
больше этому не верю. Я
думаю, что Господь хочет, чтобы мы имели что-то... Здесь...
и сейчас. И
я говорю тебе, Милли, что если случится чудо И
я встану с этой кровати, тебе следует поискать Другую
мать, потому что я буду одна. О,
я так давно пропустила свою очередь, Что
вряд ли соображу, как туда попасть. Но
я научусь, Милли. Я
научусь! Оно
висело в гардеробе, мамино красное платье, Пока
она умирала, Оно,
как вспышка, в ряду Старой,
темной одежды, Которую
она носила всю свою жизнь. Ее
последние слова ко мне были: —
Окажи мне честь, Милли, Не
ходи по моим стопам. Обещай
мне это. Я
пообещала. У
нее перехватило дыхание, А
затем мама нашла свою очередь Ксмерти.
